В 1994 году театральные критики писали о спектакле Алексея Степанюка: «Главное, в этом загадочном и уязвимом спектакле есть душа. Созерцающая и страдающая, умиротворенная и возносящаяся. Однако, чтобы услышать ее тихий голос, нужно особое состояние, сопереживание».
Опираясь на тот спектакль, Алексей Степанюк создает его новую версию, более близкую современному зрителю, но не теряющую свою цельность и первооснову: «Наш спектакль близок к литургии, как и написано у Римского-Корсакова, – говорит режиссер. – Это спектакль о духовной мощи русского народа. О том, что русский язык, русский дух, русскую культуру нужно оберегать. В сценическом действии мы отталкивались от традиций иконописи, чтобы артисты на сцене были похожи на ожившие иконы. Новая версия постановки сделана с опорой на спектакль 1994 года, который был очень хорошо принят в Петербурге и затем проехал по всему миру. Из знакомых образов зрители 90-х могут узнать красивые исторические костюмы Ирины Чередниковой. У них будет свое симфоническое развитие: от ярко-красных в начале оперы, до жемчужно-белых в финале, когда мы переносимся в невидимый град».
Грандиозная лирико-философская, эпическая по духу и формам опера по-прежнему является одной из вершин в мировой оперной классике, достичь которую под силу далеко не каждому театру. Сам композитор предъявлял немалые требования к исполнителям и заранее исключил возможные компромиссы. В предисловии к партитуре значится: «При сценической постановке "Сказания" никакие сокращения, а также перерывы музыки, не могут быть допущены, как искажающие драматический смысл и музыкальную форму. Если театр не имеет необходимого набора шести колоколов в глубине сцены... то постановка "Сказания" становится невозможной».
Мировая премьера оперы Римского-Корсакова состоялась 7 февраля 1907 года в Мариинском театре и прошла с исключительным успехом. Спектакль поставил Василий Шкафер, оформили Константин Коровин и Аполлинарий Васнецов. Несмотря на противоречивые оценки критики, публика и современники горячо отзывались о новой работе композитора.
Сергей Прокофьев вспоминал в своей автобиографии генеральную репетицию и мировую премьеру, виденную в 1907 году: «"Китеж" сразу захватил меня. Хор "Ой, беда идет, люди", написанный на невероятный размер; страшные трубы татар за кулисами, вся партия Гришки Кутерьмы, чудесные цветы, вырастающие в глухом лесу – все это было ново и поражало воображение. Но больше всего понравилась "Сеча при Керженце", которая в то время казалась мне лучшим, что сделал Римский-Корсаков. Я так много рассказывал дома об этой опере, что мать поручила мне достать на первое представление три билета, что я и сделал не без труда, а затем попросил отпустить меня на второе или третье представление. В общем, я слышал "Китеж" 4 раза, но когда приехал отец, я потащил и его».
Тогда после двенадцати представлений в Петербурге (последнее – 30 ноября 1907 года) спектакль перенесли на другую императорскую сцену – в московский Большой театр. А буквально через 3 года «Китеж» вернулся в Мариинский, и затем театр неоднократно обращался к этой опере Римского-Корсакова: постановки последовали в 1910-м, 1918-м, 1926-м, 1958-м, 1994-м, 2001 годах.
В 1927 году на четвертой сценической версии «Китежа» (всего за 20 лет со дня премьеры в Мариинском) побывал Дмитрий Шостакович. Несмотря на явное противоречие либретто идеологии тех лет, театр, уже называвшийся ГАТОБом (Государственным академическим театром оперы и балета), получил разрешение на исполнение оперы в виду того, что «музыкальное оформление сочинения высоко-художественно и представляет собой исключительный интерес». Шостакович же после посещения театра напишет в письме из Ленинграда: «Слушал я вчера «Китеж». В некоторых местах партии Февронии у меня чуть-чуть не катились слезы. А действие, в котором град Китеж закутывался туманом, до сих пор заставляет мурашек бегать по моей спине».
_0.jpg "Сотворившая чудо")
_2.jpg "Малыш и Карлсон, который живет на крыше")
.jpg "Оранжереи с пальмами, аквапарки и пляжный волейбол: где в Петербурге переждать зиму")
